Мочанов: Мы думаем, по Донецку ходят заросшие люди с пулеметами, сплошь чечены и зомби с криками «Путин, помоги!». Нет этого
Когда мы приехали в Донецк, автоматически стало тихо. Это отмечают многие: с нашим приездом прекратились обстрелы. Даже кто-то это связывает с тем, что мы с кем-то договорились. Но это совпадение. Мы — это переговорная группа, я и Рубан (руководитель Центра освобождения пленных общественной организации «Офицерский корпус» Владимир Рубан, прим.ред) со своей группой «Офицерский корпус». Я давно хотел увидеть своими глазами, что здесь происходит.
Многое я здесь увидел, многое понял, а в чем-то еще больше запутался, потому что процесс возвращения пленных — это тайна потайного тайника. Перед нашим приездом сюда все гремело достаточно сильно, а с нашим приездом все пропало. Может, они думали, что Руслана приехала, и не хотели расстраивать девушку.
Встречались и разговаривали по пленным с Александром Захарченко, министром обороны, с уполномоченным по правам человека ДНР Дарьей Морозовой. Общались, разговаривали, рисовали схемы. Постоянно поступали то из Киева, то от Медведчука (лидер «Украинского выбора» Виктор Медведчук) новые вводные. Честно говоря, уже даже жители ДНР перестали на них реагировать. Это первый такой шок.
Такое впечатление, что людей поделили на сорта, как вермишель, причем не понятно, где поделили — у нас или здесь. Начинаются решения: сколько там ВСУшников, добробатовцев, кого как поменяют — давайте шесть на шесть, 12 на 12 или 14 на 14. «А мы этих не отдадим, потому что они на Украине находятся под судом».
Но проблема в том, что те люди, которых мы собираемся забрать отсюда, так или иначе тоже находятся здесь под местным судом, и ощущение такое, что то ли наша сторона, то ли Медведчук говорят, что заберут, кого считают нужным, а вернут назад «заблудившихся христиан», которые не принимали участия в боевых действиях.
Находясь в Донецке, я абсолютно не боюсь говорить, что я гражданин Украины
На время войны необходимы какие-то специальные акты Верховной Рады, которые позволяли бы следователям на любой стадии при наличии договоренностей менять равных на равных (что-то мы вменяем в вину, что-то донецкие вменяют нашим) и в итоге все-таки возвращать, если для нас это приоритет, либо говорить, что мы пленными не занимаемся (ты попался в плен и ты должен пожалеть, что не взорвал себя гранатой). Такого никто не озвучивал, но со стороны кажется, что так оно и есть.
Министр доходов и сборов (позывной Ташкент) предложил проехаться по районам города: по Путиловскому, Октябрьскому, Киевскому, в районе аэропорта мы даже проехали на позиции группы «Сомали», и я видел терминал донецкого аэропорта с другой стороны — там, где «Метро», знаменитые девятиэтажки, улица Стратонавтов, которая также сильно разрушена, как Пески с нашей стороны.
После этого мы заехали, взяли кофе в «Львовской кофейне шоколада» (здесь действительно говорят по украински, все доброжелательны).
Вообще, во всем Донецке остались указатели после «Евро-2012» на английском и украинском языках, их повесили достаточно много и не снимают. Была вроде попытка их убрать (символики украинской, естественно, нет, ни флагов, ни трезубцев), но парочку сняли, а потом, видимо, решили, что вешать нового особо нечего, поэтому так оно и осталось.
Город очень чистый. Здесь еще со времен Лукьянченко (городской голова Донецка с марта 2002 года по июль 2014 года Александр Лукьянченко) чистота, уборочная техника работает постоянно, даже во время комендантского часа.
Ходили по центральному бульвару Пушкина, улице Артема, общались с людьми. Я с удивлением обнаружил, что часть народа подходит ко мне, здоровается, узнает, просит сфотографироваться, оставить автограф, потому что видели программы. Не особо, конечно, Донецк настроен относительно моей особы доброжелательно, потому что телевидение делает свое дело.
В гостинице каналов достаточно, чтоб за три дня задуматься: «А не пойти ли мне в ополчение?»
Мы заехали в гостиницу. Нет ни одного украинского канала, сплошные «Россия» и «Новороссия». Каналов достаточно, чтоб посмотреть их три дня и задуматься: «А не пойти ли мне в ополчение?». Очень грамотно налажена пропаганда: всем рассказывают про негров, американцев, американское оружие. В принципе, когда мы просим американские Jаvelin, даем дополнительный повод для этого. Все здесь в диком перепуге от правосеков, добробатов, тербатов и Нацгвардии.
Я даже считаю, что это самый удачный вариант бесплатной пиар-кампании «Правого сектора». Они пацаны серьезные, но их пока не так много и они не так серьезно влияют на то, что происходит на Украине и на фронте, как этим здесь пугают.
Однако мы тоже сидим в Киеве и думаем, что по Донецку ходят люди с пулеметами, все заросшие, сплошь чечены, ходят какие-то зомби с непонятными выпученными глазами с криками «Путин, помоги!». Нет этого.
Я скажу, что лично мое мнение от этих трех дней пребывания: в тех районах, до которых долетает, обстановка очень напряженная. Кто туда стреляет и как туда попадает — это вопрос второй. Я не видел и не готов ничего оценивать. Донецкая сторона настаивает на том, что наша артиллерия просто лупит куда ни попадя, чтобы запугивать мирных. И показывают попадания в жилые дома, рынки, магазины.
В основном разрушения возле аэропорта, а в центре города (довольно большой район) и плюс Макеевка рядом (пару раз сегодня ночью с этой стороны грохнуло) люди ходят, ездят машины, мамы гуляют по набережной Кальмиуса с колясками. Как это ни ужасно, но, видимо, люди привыкли к тому, что происходит. Они перестали обращать на это внимание в отличие от новеньких, которые приезжают сюда со стороны.
Поэтому я понимаю Руслану, которая сюда приезжала. Ей показывали то, что считали нужным, и то, что хотели. И она уехала отсюда, как сейчас модно говорить, со «стокгольмским синдромом» (когда под воздействием сильного шока заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия).
У меня синдрома нет. Я четко понимаю, что, находясь в Донецке, абсолютно не боюсь говорить о том, что я гражданин Украины, и считаю, что это территория государства (каким образом и как она теперь должна будет управляться — вопрос переговорного процесса), что воевать должны армии, а не жилые кварталы.
Я ни в коем случае не стал сторонником «ДНР»
При этом я говорил Захарченко: «Вы мне показываете здесь девятиэтажку, в которую попало, а я с таким же успехом достаю телефон и показываю девятиэтажку в той же Авдеевке, в которую не раз прилетало. Поэтому туда же летит от вас, вы же говорите, что летит от нас».
Все друг другу рассказывают, что стреляют по врагу, а не по своим позициям. В общем, не помню, кто из великих когда-то говорил: «Никогда так много не врут, как перед выборами, во время войны и после рыбалки». Но выборы и рыбалка меркнут по сравнению с объемом лжи, которая идет во время войны.
Я понимаю, что спрашивать о том, как в Донецке дальше жить, надо у людей, которые здесь живут постоянно (некоторые агрессивно настроены к нынешней киевской власти, вспоминают Майдан, «силовое свержение власти в Киеве» и задаются вопросом «почему вам можно, а нам нельзя?»), но я не знаю, какую нужно закончить дипломатическую школу, чтобы людям можно было все объяснить, чтоб они с чем-то смирились и поменяли точку зрения.
Я общался с разными людьми. Ощущения такие, что Донецк в большей степени за независимую «ДНР». Потому что им рассказывают, что Киев продался американцам, а я так же говорю, что «вы продались россиянам, у вас на гербе двуглавый орел, триколор и цветовые гаммы очень похожи». А они акцентируют внимание, что «вы же хотели без олигархов, все по справедливости. Вот мы всех олигархов выпихнули и национализируем все, например, шахту Засядько, все возвращается в собственность народа».
Очень тяжело! Надо вернуться домой и не одну ночь переспать и пережить с этим, чтобы понять. Я ни в коем случае не стал сепаратистом или сторонником «ДНР», или поменял свои взгляды на войну, на территориальную целостность страны. Идет большой объем лжи, которая льется отсюда с помощью россиян на нас и от нас на все, что происходит здесь.
Местные говорят, что и они, и мы боролись против тех, которые уехали в Киев
Первый взгляд на улицы Донецка — пропали куда-то дорогущие всякие «Геленвагены» и «Лендкрузеры» на донецких номерах. Потом я понимаю, что они не пропали, а переехали к нам. Местные говорят, что против тех, которые уехали, и они и мы боролись. Только теперь они их побороли, а «вы пробуйте это делать у себя в Киеве».
Внутри этого переговорного процесса мы стоим друг напротив друга с ножом в руке в попытке выиграть что-то. Это очень скользкая деятельность. Дипломат Горчаков когда-то говорил, что «Дипломат — это кристально честный человек, посланный за границу врать ради интересов родины». И я, конечно, понимаю, что я совсем не дипломатичный человек, но я хочу понять, чем живут и чем дышат люди здесь. Я понимаю достаточно плохо, чем живут и чем дышат люди там.
Я понимаю, что нам пытаются варварски поменять Конституцию, сделать все втихаря и кулуарно. Я против этого ходил на Майдан, и пока мое мнение к власти не изменилось. Но это не дает никому право взять и отобрать кусок страны, как это уже случилось с Крымом, и превратить его не в Украину.
С другой стороны, я считаю, что континентальная Украина может привлечь к себе внимание всего населения только одним способом: если люди будут видеть, насколько у нас все стало честно, по справедливости, без олигархии. Пока наши политики поливают друг друга грязью, начиная от телеканалов и телепередач, и заканчивая всеми доступными средствами, в том числе купленными средствами массовой дезинформации, страдает простой народ.
Когда на войне погибают военные, которые пришли служить по контракту, или кадровые офицеры, которые понимали, куда они идут, и они понимали, что война станет частью их жизни, я хотя бы понимаю, что происходит. Когда гибнут мирные жители с одной и с другой стороны — это гибнут граждане Украины.
Неизвестно, как заставить людей посмотреть друг другу в глаза, начать разговаривать без крика
Я вижу по-своему Facebook, по комментариям, насколько сейчас поляризован народ, поляризовано мнение, и неизвестно, кому и каким образом удастся заставить посмотреть друг другу в глаза, начать разговаривать без крика, чтобы друг друга услышать.
Я попытался это сделать, возможно, за этот шаг был оплеван и обмазан, но я был готов. Я никогда ни с кем не дружил и не ссорился за компанию.