Перед смертью Нелюбина превратили в последнего тюремного лоха
Машина для убийства
Одна из самых кровавых в истории криминальной Москвы группировок появилась в 1994 году. Команду, в которую входили несколько десятков человек, набирал лично лидер ореховской бригады Сергей Тимофеев (Сильвестр) для войны с бауманской и коптевской ОПГ. В том же году крестный отец курганских погиб, и его детище взял под свою опеку конкурент – Сергей Буторин (Ося). Самым именитым среди курганских считался штатный киллер Александр Солоник (Саша Македонский). Именно он застрелил лидеров бауманских Бобона и Глобуса. Попав в Матросскую Тишину, Солоник бежал оттуда, скрывался за границей, но был убит в Греции. Тем временем его подельники методично устраняли коптевских. Сначала главарей – братьев Александра и Василия Наумовых, а потом несколько десятков рядовых бандитов и подконтрольных им коммерсантов. Оперативники говорят, что на счету ОПГ только убийств несколько десятков. Однако доказать удалось всего лишь семь. Организаторами всех этих преступлений были четверо курганских авторитетов: Андрей Колигов, Олег Нелюбин, Павел Зеленин и Василий Игнатов.
Убирали даже своих
Спровоцированная курганскими бойня захлестнула всю Москву, и столичные сыщики вплотную занялись варягами. Большинство бандитов взяли в 1997 году. Причем из лидеров на скамье подсудимых сейчас только один – Колигов. Нелюбин и Зеленин в феврале 1998 года погибли при загадочных обстоятельствах в СИЗО «Матросская Тишина», а Игнатов до сих пор находится в розыске. В ходе следствия выяснилось, что курганские жестоко расправлялись не только с врагами, но и со своими. Причем последних начали убирать незадолго до своего ареста. В феврале 1997 года в подмосковном лесу был застрелен Роман Балагуркин, заведовавший в группировке мобильной связью. Колигов и Нелюбин посчитали, что тот слишком много знает и в случае ареста всех сдаст. В апреле аналогичная участь постигла и другого члена банды – Александра Цыбарского. Утратившему доверие коллеге курганские предложили поехать отдохнуть в подмосковный пансионат «Петрово-Дальнее». По дороге в дом отдыха Цыбарского и застрелили.
Два века заключения
Дело курганских Мосгорсуд начал рассматривать в феврале прошлого года. Оглашение же приговора длилось два дня и заняло в общей сложности 8 часов. В ожидании служителей Фемиды заточенные в клетку курганцы, занимались кто чем. Одни читали газеты, другие изучали какие-то листки с записями, третьи тихо перешептывались друг с другом.
Появившаяся судья первым делом попросила адвокатов во время оглашения приговора вести себя прилично, а не как накануне (одного – не читать газету, а другого – не ковырять во рту зубочисткой). Судя по поведению защитников и подсудимых, можно было сделать вывод, что приговор, который будет вынесен через несколько часов, им давно известен. Собственно, так оно и получилось. Самый большой срок – 24 года и 6 месяцев, полученный Андреем Колиговым, не удивил ни его самого, ни его адвоката. Еще восемь человек получили от 12 до 20 лет тюрьмы. Минимальные сроки (по 7 лет) получили активно помогавший следствию Михаил Кобезков и находящийся в бегах Юрий Полковников (он получил срок заочно).
***
Подробности смерти Нелюбина в тюрьме
Оригинал этого материала, 23.07.01, “Рассказы о ментах и тюрьмах”
[...]В девяносто седьмом в московском СИЗО «Матросская тишина» во время драки убили лидера курганской группировки Олега Нелюбина. Незадолго до гибели авторитета адвокат обращал внимание, что его клиент приходит на встречи с ним весь в синяках. Тот не давал внятных пояснений, отвечая, что, дескать, помахался с одним уродом, которому гораздо сильнее досталось. Олег прекрасно понимал, что помочь ему защитник ничем не сможет.
Курганская группировка была к тому времени разгромлена, ее суперкиллер Александр Солоник скрывался в Греции. Нелюбина подозревали в ликвидации крупнейших воровских авторитетов столицы. Вот сразу несколько мощнейших московских группировок и решили подоить оставшегося без армии главаря. В тюрьме ему устроили настоящий пресс. Кандидат в мастера спорта по самбо Нелюбин оказался бессилен против сокамерников-отморозков.
Говорят, в последние недели жизни ему пришлось выложить несколько сот тысяч долларов, покупая себе каждый новый день жизни. А в это время на воле другая группировка похитила жену некогда грозного авторитета, Олесю. В тюрьму Олегу переслали маляву, где предложили заплатить миллион долларов за свободу супруги. Тут у авторитета нервы не выдержали. Его, чье имя еще вчера приводило в дрожь отпетых воров в законе, самого превратили в последнего лоха, которого доят все, кому не лень. Через несколько дней, по официальной версии, Олег был до смерти забит в драке с сокамерником. На самом деле, скорей всего Олегу надоело быть «дойной коровой» и он предпочел смерть…
Вот литературное объяснение всем процессам, которые происходили с Нелюбиным. Курганские...дело известное и рассекреченное
Жертвы требуют искусства.
От ненужного человека можно избавиться множеством способов: удушить шнурком, взорвать в автомобиле, закопать живьем, столкнуть в шахту лифта, в конце концов — банально пристрелить в подъезде.
Убить-то несложно, но главное — не оставить при этом никаких следов. Грамотно просчитанное и исполненное убийство — все равно что из высшей математики.
Кто-кто, а Олег Нелюбин, один из лидеров самой беспредельной в Москве курганской оргпреступной группировки, знал это наверняка...
...Бывает часто: хочешь стать астрономом, а становишься фрезеровщиком; мечтаешь смотреть на жизнь из-под лакированного козырька милицейской фуражки, а наблюдаешь за людьми сквозь оптический прицел киллерского карабина; пытаешься писать книги, а в итоге стоишь на колхозном рынке и продаешь населению червивую картошку...
В детстве Нелюбин мечтал стать ученым в области теоретической математики. Он хорошо успевал в точных науках, блестяще решал учебные уравнения любой сложности, занимал призовые места на областных олимпиадах, и его фотография украшала стенд «Ими гордится школа»... Холодная магия чисел, точный расчет погрешностей, вдумчивый анализ уравнений со многими неизвестными, в ходе которого тупиковые варианты постепенно отбрасываются, оставляя единственно верное решение, — все это приносило ему почти физическое удовлетворение.
Олег чувствовал призвание: хотелось заниматься интегралами, дифференциалами, просчитывать алгоритмы, искать и находить стройные закономерности в хаотичных на первый взгляд нагромождениях цифр... Он пытался поступить на математический в столичный университет, но, завалив сочинение, был вынужден стать студентом факультета физвоспитания в пединституте родного Кургана. Спорт был запасным вариантом: еще в юношеской секции по борьбе тренер предрекал молодому человеку блестящую карьеру на помосте. Беззаботные годы студенчества пролетели как один день, и в 1988 году молодой специалист Олег Николаевич Нелюбин получил направление на должность преподавателя физвоспитания в одну из курганских средних школ, где честно отработал положенные по распределению два года.
Как ни странно, но из рутинной работы школьного учителя будущий бандит почерпнул немало. Став классным руководителем в одном из старших классов, Олег Николаевич быстро усвоил нелегкую науку манипулирования мнением коллектива: вовремя направлять внимание на себя, подыгрывать самолюбию лидеров, незаметно внедрять полезные для себя идеи... Научился быть жестким, когда это необходимо, и мягким, когда это выгодно, но всегда, во всех ситуациях сохранял безоговорочный авторитет и репутацию справедливого педагога.
Однако любовь к точному анализу осталась. Умение математически просчитать любую ситуацию в свое время возвысила Нелюбина, сделав его одним из некоронованных королей бандитской Москвы. Но ошибки в решениях криминальных уравнений столицы, где практически все величины отрицательны, числа условны, а неизвестных куда больше, чем известных, в конце концов низвергли его в общую камеру № 115 корпуса № 1 столичного следственного изолятора 48/1 Матросская Тишина...
* * *
До подъема оставалось еще часа полтора, и арестант, проснувшись внезапно, открыл глаза, осмотрелся и понял — этим утром он уже наверняка не заснет.
Он знал: жить ему осталось не больше суток. Сегодня, максимум завтра его должны убить. Ситуация была просчитана им, как обычное линейное уравнение с тремя неизвестными, в которой единственно известной величиной был только он, Олег Нелюбин.
В зарешеченные окна тюремной камеры втекало раннее январское утро. Полумрак, еще недавно висевший над рядами шконок, уже стелился внизу, по выщербленному полу, между трехэтажными нарами со сбитым бельем, над грязными шлепанцами со стоптанными задниками, над буреющими комками несвежих носков обитателей «хаты».
Арестант был уверен: будущий убийца тут, в камере номер сто пятнадцать. Один из семидесяти пяти. Хотя убийц может быть двое или трое... Впрочем, так же как и заказчиков. Однако ни двойка или тройка, стоящие в делителе, ни делимое семьдесят пять никоим образом не изменят частного, итога арифметического действия. Потому что в частном должна получиться единица, один труп.
Его, Олега Нелюбина...
Перевернувшись на спину, заключенный уставился в потолок. Выхода не было. Арестант ощущал в себе запредельное состояние изнеможения, пассивного смирения перед неизбежной гибелью, и даже усилия к собственному спасению, противоречащие всеподчиняющей логике, становились враждебны... Это было подобно смертельному наркозу засыпающего на морозе: стремительное течение несет к неминуемой развязке, истрачены вера и воля, и в мозгу обреченного лишь слабо пульсирует: «Будь что будет...»
Но ведь еще несколько дней назад Нелюбин твердо знал, что именно может его спасти! И он сделал для своего спасения все, что можно, пообещав следователю рассказать, кто же незримо стоял все эти годы за курганской оргпреступной структурой... Результат оказался прямо противоположным ожидаемому: сразу же после беседы со следаком арестанта перевели со «спеца», режимного корпуса № 9, некогда принадлежавшего КГБ, сюда, в эмвэдэшный корпус № 1. Перевели, чтобы он уже никогда никому ничего не сказал.
Арестант невидящим взглядом смотрел в причудливо изогнутую трещину потолка, вспоминал, воскрешая в памяти давно забытое, пытался отыскать хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы его спасти. Искал — и не находил...
* * *
Криминальные сливки провинций всегда стекались в Москву. Так было всегда и так будет впредь — большинство теневых хозяев столицы, бывших и нынешних, люди залетные, пришлые. Почитаемый традиционным криминалитетом законник Шурик Захар, он же Захаров, родился в Беларуси, в небольшом курортном поселке Сосновка, что на Витебщине. Еще один законник, Сергей Шевкуненко, известный как Шеф и Артист (в юности сыгравший главные роли в фильмах «Кортик», «Бронзовая птица» и «Золотая речка»), переехал в столицу с Украины. Известный жулик Сергей Липчанский, Сибиряк, родился на рабочей окраине Братска. Один из создателей солнцевско-ореховской империи, Сергей Иванович Тимофеев (он же Сильвестр, Серж Новгородский и Иваныч), был уроженцем небольшой деревушки Клин, что на Новгородчине...
Именно с Сильвестром и связывают появление в Москве курганских. Такого мнения придерживается и ореховская братва, ставшая ревностным свидетелем приближения к Тимофееву никому не известных пацанов из маленького провинциального городка и их неожиданного взлета. Так считают и извечные оппоненты братвы — Генпрокуратура, РУБОП, МУР и ФСБ. Устойчивая связка «Сильвестр — курганские» и ныне воспринимается как данность, как сухая строка служебно-аналитического документа, но почему-то никто не задавал себе естественых вопросов: «как?», «почему?», «кому выгодно?».
В начале девяностых годов не было в Москве человека, который бы не слышал о Серже Новгородском. За короткое время бывшему колхозному бульдозеристу, обладавшему несгибаемой волей и выдающимися организаторскими способностями, удалось сколотить одну из сильнейших оргпреступных структур России. В то время в распоряжении Тимофеева была огромная, отлично организованная и хорошо разветвленная структура: почти весь Юго-Запад столицы находился в его безраздельном подчинении. Не было недостатка и в исполнителях: для решения серьезных проблем Иваныч прибегал к помощи измайловцев, таганцев и перовцев. Плюс — фантастические суммы, которые умный Сильвестр потихоньку запускал в легальный бизнес. Плюс — связи в Генпрокуратуре, Центральном аппарате МВД и, что немаловажно, среди генералитета службы безопасности.
Зачем всемогущему мафиози понадобились провинциальные отморозки, готовые за сравнительно небольшие деньги воевать с кем угодно и какими угодно способами?
Может быть, выбор пал на курганских лишь потому, что они не имели устойчивых связей среди столичного криминалитета и потому выглядели легкоуправляемыми?
Возможно. Но тогда почему выбор Тимофеева пал именно на эту «бригаду», а не на какую-нибудь другую? В то время в столицу слетелось немало представителей «организованной спортивности» с периферии: красноярцы, воркутинцы, хабаровчане, архангельцы, тамбовцы, нижнетагильцы...
Кто, зачем, под каким предлогом свел всемогущего Иваныча с доселе никому не известными отморозками, занимавшимися в Москве мелким вымогательством да выбиванием долгов?
Почему он безоговорочно доверился этим людям?
Уже после смерти Сильвестра в криминальных кругах смутно муссировались слухи о его контактах с представителями правоохранительных органов и прокуратуры, и, в частности, со спецслужбами.
Среди множества мнений о появлении в столице курганцев есть и такое: мол, спецслужбы предложили Тимофееву какую-то свою игру, в которой Сильвестру отводилась клетка ферзя, а курганцам — роль ударной пешки. Возможно, ничего не подозревавший Сильвестр согласился, а когда все понял, было уже поздно? И тогда пешкой пришлось пожертвовать...
(Авторы имеют собственную версию становления в Москве курганской оргпреступной группировки, основанную на документах, конфиденциальных свидетельствах некоторых очевидцев и, в частности, самого Олега Нелюбина. Однако по настойчивому требованию определенных структур вынуждены отказаться от ее изложения.)
...Нелюбин отлично помнит свою первую встречу с Сергеем Тимофеевым. На дворе шумел бурный 1991 год: попытка государственного переворота, отставка Горбачева, распад Союза... Мир бандитской Москвы также перетерпел немало потрясений: криминальный передел столичной собственности только-только набирал обороты, и первые соискатели роли «крестных отцов» уже сошли с дистанции, став жертвами киллерских отстрелов, междоусобиц и милицейских репрессий.
Та «стрелка» с Сильвестром была назначена в ресторане «Орехово», который с конца семидесятых опекался юго-западной братвой.
Нелюбин, стыдясь своего провинциального вида и мятых брюк, прибыл на встречу чуть раньше — чтобы высокопоставленный мафиози не видел, что гость приехал не на собственной машине, а на такси. Вместе с Олегом в «Орехово» отправилось двое качков: не ради охраны и престижа, а исключительно для моральной поддержки — с мафиози калибра Тимофеева сталкиваться Олегу еще не приходилось.
Тогда Сильвестр только что откинулся из Бутырки, куда попал вместе с Михайловым, Люстрановым, Асташкиным и Артемовым. Из всех задержанных серьезно пострадал лишь Иваныч — суд приговорил его к трем годам лишения свободы на усиленном режиме, но время, проведенное в следственном изоляторе, было зачтено в отбытый срок.
В «Орехове» Тимофеев держался с молодым провинциалом приветливо и доброжелательно, но дистанцию тем не менее определил сразу. После неизбежных общих фраз Сильвестр, отослав охрану, предложил Нелюбину переговорить с глазу на глаз.
Мафиози был краток и деловит.
Мол, за то время, что он находился под следствием, в Москве слишком многое изменилось. Во-первых, появились чужаки, которых в столицу никто не звал, в частности — слишком много кавказцев (при упоминании о последних Сильвестр недовольно поморщился). Во-вторых, солнцевско-ореховские структуры постепенно расширяют сферу деятельности, переходя к легальному бизнесу. И это естественно: теперь можно неплохо зарабатывать, не обращаясь к криминалу напрямую, к тому же и не так хлопотно...
«Но действуя легально, мы иногда сталкиваемся с откровенными негодяями. И воевать с ними нам не всегда удобно», — заключил Тимофеев и внимательно, испытующе взглянул на собеседника — мол, правильно ли тот воспринял последние слова?
Нелюбин, аналитик по натуре, все понял правильно, а поняв, предугадал следующий вопрос.
Воевать с конкурентами собственными силами ореховским невыгодно. Во-первых, в случае войны с соперничающей структурой любой бизнес (а легальный — особенно!) мгновенно сворачивается. Все доходы, все силы идут только на войну. Во-вторых, в криминальных войнах оппоненты часто и с удовольствием валят друг друга. Массовый завал на «стрелках» рядовых исполнителей чреват глухим брожением. И брожение это рано или поздно выльется в предъяву: «Чего ради старшие столько пацанов завалили?» Что, в свою очередь, может закончиться внутриклановым расколом. В-третьих, разборки неминуемо привлекут к себе внимание правоохранительных органов, и ответные репрессии не заставят себя долго ждать.
Слова Сильвестра «воевать с ними нам не совсем удобно» таили в себе скрытый смысл: курганцам было предложено стать пушечным мясом. Лидер ореховских нуждался в бригаде послушных исполнителей, готовых по команде «фас» порвать на части кого угодно. И чем беспредельней были эти исполнители, чем большего страху они нагоняли, тем было лучше для Иваныча.
«Мы внимательно следили за вашими пацанами, — продолжал Сильвестр. — Вы нам понравились. К тому же в Москве о вас никому ничего не известно, в ментовских картотеках вы не засвечены... И не будете засвечены, если по дурости не запалитесь. Чем вы теперь занимаетесь? На барыг наезжаете, за должниками гоняетесь, мелких лохов на части рвете? — Тимофеев испытующе взглянул на собеседника и, помедлив, сделал конкретное предложение: — Если бы мы работали вместе, это было бы выгодно и для нас, и для вас. Давай договоримся: ты сейчас мне не отвечай, подумай над моим предложением. Через пару дней еще раз встретимся, и тогда дашь ответ. Если скажешь «нет» — расходимся краями: на наши дальнейшие отношения твой ответ не повлияет, в любой момент обращайся. Если «да» — поговорим более детально. Увидишь — ни ты, ни твои пацаны не пожалеют...»
Олег отлично понимал: предложение Сильвестра влиться в ореховско-солнцевскую империю давало курганским шанс окончательно закрепиться в столице. К тому же сам факт сотрудничества с крупнейшим столичным мафиози существенно поднимал акции провинциалов. Это был шанс, который грешно было бы не использовать.
Они встретились через три дня, и Нелюбин, естественно, сказал «да».
И вскоре в столице вовсю заговорили о курганских. Говорили все больше шепотом и с оглядкой — такой ужас наводила эта группировка.
С самого начала за провинциальными бандитами закрепилась стойкая репутация отморозков, притом не только у ментов и бизнесменов, но и у столичной братвы. Для воров старой, «нэпманской» закалки слово «курганцы» стало синонимом понятия «беспредел».
«Бригада» Нелюбина охотно подписывалась под самую грязную работу: вооруженные разборки, наезды со стрельбой и убийствами, похищения детей бизнесменов с целью последующего выкупа, завалы впавших в немилость авторитетов уровня ниже среднего, заказные убийства слишком принципиальных оперативников и следователей. Работали они нагло и дерзко, и потому даже столичная братва быстро поняла, что с этими людьми следует считаться. Нелюбин, выполнявший у курганцев роль аналитика, грамотно просчитывал возможные последствия, планировал акции по ликвидации, умело маскировался, часто направлял ментов по ложному следу, и потому курганцы долгое время не воспринимались серьезно ни МУРом, ни вновь созданным РУОПом.
Это была первая в России структура, действующая по гангстерскому принципу. Воровская идея, блатные «понятия» — на такие вещи беспредельщики смотрели как на анахронизм.
«Все эти синие блатюки — эпоха ретро, — объявил своим пацанам Нелюбин. — Эпоха татуированной России закончилась. Теперь наступили другие времена...»
Курганские не считались ни с какими авторитетами. Им было все равно, кто перед ними: патентованный вор в законе или обыкновенный «пехотинец», владелец крупного банка или хозяин привокзального ларька, не в меру дотошный оперативник МУРа или беременная женщина... Автомат Калашникова, противопехотная граната, взрывное устройство уравнивали шансы всех.
Подвиги провинциальных беспредельщиков быстро обрастали домыслами и легендами. Цель была достигнута — вскоре при одном лишь упоминании об этой ОПГ у недругов кровь стыла в жилах.
Неожиданно у курганских появился сильный козырь: к структуре примкнул бежавший из Ульяновского лагеря Александр Викторович Солоник, также уроженец Кургана — бывший милиционер, бывший гробокопатель, осужденный за изнасилование. Солоник, умевший фантастически метко стрелять, снискал репутацию настоящего виртуоза заказухи. Уже в те времена ходили смутные слухи о якобы причастности российских спецслужб к появлению на криминальной арене этой загадочной фигуры. Однако никто, в том числе и Нелюбин, не могли ни подтвердить это, ни опровергнуть. Как бы то ни было, но Саша Македонский (тогдашняя кличка Солоника) поднял акции курганских на несколько порядков. Классическое по исполнению убийство Солоником законника Валерия Длугача (Глобуса) рядом с дискотекой «У ЛИС'Са», безжалостный расстрел бауманского авторитета Бобона и его телохранителя Глодина (бригады Глобуса и союзные с ними бауманцы, которыми руководил Бобон, крыли ночной клуб «Арлекино», на который вроде бы претендовал Сильвестр) свидетельствовали: с выходом на арену курганских в истории криминальной Москвы началась кровавая эпоха «полного беспредела».
Однако роль «карманной бригады» явно не устраивала лидеров курганских. Олег, детально проанализировав ситуацию, понял, что беспредельщиков, погрязших в кровавых разборках, рано или поздно сдадут в качестве козлов отпущения. И сдаст, скорее всего, не сам Сергей Иванович, который наверняка не подозревает об отведенной ему незавидной роли, а те, кто все это время находились за кадром и организовали связку «Сильвестр — курганские»...
Наверняка понимал это не он один. И потому в сентябре 1994 года произошло то, что и должно было произойти: на паркинге рядом с акционерным коммерческим банком «Барн» был взорван шестисотый «мерс» Сильвестра вместе с самим владельцем. Заряд, эквивалентный 500 граммам тротила, был настолько силен, что корпус мобильного телефона отбросило на десяток метров. От некоронованного короля Москвы остался обугленный костяк. Труп теневого хозяина столицы идентифицировали по зубным протезам...
ИЗ МАГНИТОФОННОЙ ЗАПИСИ ЧАСТНОЙ БЕСЕДЫ С В.А., В НЕДАЛЕКОМ ПРОШЛОМ — ОДНИМ ИЗ КРИМИНАЛЬНЫХ АВТОРИТЕТОВ МОСКВЫ, НЫНЕ — ПРЕУСПЕВАЮЩИМ БИЗНЕСМЕНОМ
(по просьбе собеседника авторы
не называют его фамилию)
— Все говорят, что курганских этих Серж Новгородский, Сильвестр в Москве приветил. И концы вроде бы сходятся...
Сильвестр к концу жизни все плотней и плотней подсаживался на беспредел, его даже иногда так и называли — Сережа-Беспредел. Кстати, был случай, о котором мало кто знает: кавказские воры, да не «апельсины», а натуральные жулики, его даже опустить хотели, хотя наказание х...м всегда считалось для авторитетного человека блядским поступком... Ну, хорошо, скажу, кто именно и за что, но ты не пиши, ладно? (ФРАГМЕНТ БЕСЕДЫ ВЫРЕЗАН ПО ПРОСЬБЕ СОБЕСЕДНИКА. — Авт.) Тогда в Орехово большая война начиналась, и Сильвестр перестал своим доверять. Да и из чужих на него многие зуб имели, и было за что. У него вообще что-то типа мании преследования развилось. Охрана у Сильвестра была — владивостокские пацаны, а ударная группа, исполнители — курганцы. Нелюбин за аналитика, организатора считался. Репутация у курганских уже тогда хреновая была, хуже не бывает. Беспредельщики, отморозки — за любую черновую работу брались, как с бауманскими или уже попозже, после смерти Сильвестра, с коптевскими. Курганским лишь «фас» скажи — на части порвут. Ну, ты, в общем, в курсах...
А потом с курганскими у Сержа что-то не заладилось.
То ли они свою силу почувствовали, то ли решили благодетеля кинуть, но только Сильвестра, как ты сам знаешь, в собственном «мерсе» на 3-й Тверской-Ямской взорвали.
А затем курганские и его заместителей вальнули, Дракона и Культика. Наверное, знали слишком многое...
Кто заказал и за что исполнили?
Пацаны потом мусоров прикормленных подпрягли, чтобы пробили, как и что, и те выдали: мол, ихняя «наружка» сообщила, что в тот банк, где у Сильвестра нефтяной интерес был, он приехал с водителем и с Нелюбиным, курганским. Серж в офис двинулся, а Нелюбин несколько минут в «мерсе» посидел и быстро вышел. У владивостокских, которые Сильвестра охраняли, спрашиваем: был там Олежка или нет? Нелюбин-то — фигура приметная. Диктофончик-то свой выключи на минуту... (ФРАГМЕНТ БЕСЕДЫ ВЫРЕЗАН ПО ПРОСЬБЕ СОБЕСЕДНИКА. — Авт.) Только вот что я тебе скажу — хочешь верь, хочешь не верь: такие отморозки, как курганские, на руку прежде всего РУОПу. Почему?
Очень просто: беспредел всегда выгоден мусорам. Так почему бы им самим беспредел не спровоцировать, не организовать, чтобы потом всех закрыть? Вон, на каждом углу кричат: «Белая стрела», «Белая стрела» — мол, организация какая-то, то ли ментовская, то ли конторская, которая авторитетных людей валит. А мне кажется, что «Белая стрела» ничто в сравнении с курганскими. Сколько они людей положили: Наум, Роспись, говорят, что и Каратаева, ну, боксера знаменитого, тоже они вальнули... А потом, когда они свое дело сделали и шороху на Москве навели, сам Черномор (ЧЕРНОМЫРДИН. — Авт.) их закрыть приказал. А менты и контора под шумок остальную братву пошустрили. Мы уже даже так прикинули: может быть, курганских не только Сильвестр, но и ФСБ с РУОПом в Москве прописал? А Иваныча просто использовали, чтобы потом кинуть...
(ПУБЛИКУЕТСЯ С СОБЛЮДЕНИЕМ РЕЧЕВЫХ ОСОБЕННОСТЕЙ СОБЕСЕДНИКА.)
Уже потом стало известно, каким образом в тщательно охраняемый «мерс» некоронованного короля столичного криминалитета подложили радиоуправляемое взрывное устройство. Это сделали за день до убийства, на автомойке, которую крышевали курганцы. Ни милиция, ни спецслужбы, которые занимались расследованием покушения параллельно, естественно, не обнаружили никаких следов — как, собственно, и планировал Олег Нелюбин.
Смерть Сильвестра полностью развязала отморозкам руки. У них больше не было номинального хозяина, и ниша, которую провинциалы заняли в криминальной структуре столицы, оказалась настолько стабильной, что бригада занялась собственными делами без оглядки на авторитетов.
Впрочем, лишь лидеры группировки — Олег Нелюбин, Андрей Колигов, Павел Зелянин, Виктор К. (ФАМИЛИЯ ПОСЛЕДНЕГО НЕ УКАЗЫВАЕТСЯ ПО ПРОСЬБЕ ОРГАНОВ МВД. — Авт.) и, может быть, еще Александр Солоник, знали: стабильность определяется не только имиджем на все готовых беспредельщиков, не только принадлежностью к группировке великого и ужасного Саши Македонского, одно имя которого внушало страх всем — от последнего «быка» до заслуженного вора в законе. Часто бывало и так: достаточно было привести на «стрелку» с оппонентами Солоника и представить его конкурирующей братве, чтобы все спорные вопросы завершились в пользу курганских.
Стабильность достигалась факторами, о которых лидеры группировки предпочитали не распространяться. Свидетелей санкционированных контактов курганских бандитов со спецслужбами не было, и Сильвестр — единственный человек, могущий пролить свет на ситуацию, — давно уже покоился под роскошным памятником на Новохованском кладбище Москвы.
На сам факт существования оргпреступной группировки по-прежнему сознательно закрывали глаза, их не трогали, тогда как репрессии вновь созданного РУОПа постоянно прорежали ряды конкурентов, порождая у соперничащей братвы естественное недоумение.
Правда, в начале октября на Петровско-Разумовском рынке столицы произошла перестрелка, в ходе которой был ранен и арестован Александр Солоник. Лежа на больничной койке последнего этажа «двадцатки» (московской горбольницы № 20, куда обычно свозят бандитов, пострадавших на «стрелках» или при задержаниях), Саша Македонский, чувствуя за спиной холодное дыхание смерти, давал первые показания — он признался в убийстве Глобуса, Бобона, Ишина, Причинина, непонятно для чего повесил на себя смерть известного законника Юрия Никифорова, более известного как Калина...
Но курганских эти показания почти не касались — Солоник ни словом не обмолвился о связях с этой структурой.
ИЗ МАГНИТОФОННОЙ ЗАПИСИ ЧАСТНОЙ БЕСЕДЫ С В. А.:
— ...Насчет Солоника ничего сказать не могу. Приходилось слышать, что к курганским его грамотно внедрили. Может, правда, может, нет. Но прикинь сам: если это в натуре так, не те ли его к курганским внедрили, кто самих курганских на Москве прописал?..
Относительно стабильное положение и осутствие прессинга со стороны ментов позволило лидерам заняться проблемами реорганизации.
Реорганизация началась с кадровых вопросов — под знамена курганской бригады рекрутировалось немало новых «быков». В 1995 году бригада оставалась «курганской» лишь номинально: большую половину «пехоты» составляли уроженцы Архангельска. Вообще, архангельская братва протоптала дорожку в столицу еще в 1993 году, когда Сильвестр вызвал с Севера братьев Браунов — их прочили в столичные авторитеты. Однако уже спустя месяц братишек покрошили в мелкую капусту из автоматов Калашникова. Произошло это в лифте дома на Мосфильмовской. По слухам, это сделал Бобон в отместку за смерть своего компаньона Глобуса.
Курировать новобранцев с Севера Нелюбин предусмотрительно поручил Павлу Зелянину. Олег, который отлично видел удельный вес каждого, понимал — лучше Зелянина, кстати, уроженца Архангельска, этого не сделает никто.
Порядки в структуре значительно отличались от тех, что устоялись в большинстве московских и подмосковных ОПГ с начала девяностых. Рядовые исполнители, именуемые обычно «пехотинцами», или «быками», сидели на твердом окладе — от тысячи до полутора тысяч долларов в месяц. «Звеньевые» имели около трех тысяч долларов, «бригадиры» — до десяти тысяч... О доходах же лидеров не знал никто, кроме них самих.
Ощущение собственного всемогущества, способность внушать страх, безнаказанность, а главное, мир больших денег неузнаваемо изменили Нелюбина. Теперь вряд ли кто-нибудь из курганских знакомых узнал бы в этом крепко сбитом вальяжном мужчине недавнего скромного учителя физкультуры. Костюмы от Версаче, туфли от Кардена, несколько роскошных навороченных тачек, среди которых длинный белоснежный «Линкольн Таун-Кар» считался «рабочей» машиной, частые поездки за границу, красивые длинноногие бляди, которых Олег менял, как перчатки — все это, так же как и неравномерное распределение доходов, вызывало среди рядовых «быков», этих пролетариев от криминала, глухое брожение. Любое недовольство гасилось в зародыше: несколько «пехотинцев», попытавшихся «предъявить», были приглашены в лес «пострелять по мишеням»; несколько других получили приглашение порыбачить; кто-то был срочно вызван якобы на «терку» с несговорчивым бизнесменом или на «стрелку» с конкурентами...
Подмосковные карьеры, глухой лесок в районе Рижского шоссе да заброшенные ямы для гашения извести стали для таких местом последнего пристанища. Зачастую Нелюбин приказывал провести ликвидацию друзьям впавшего в немилость «быка». Бывший классный руководитель отлично понимал, что такое круговая порука.
Дисциплине в группировке наверняка позавидовал бы командир элитной воинской части. Неисполнение приказа, крысятничество, наркомания, даже обычное пьянство карались безжалостно и жестоко. Ослушание расценивалось как предательство. Приказ никогда не повторялся дважды: или быстрое и точное исполнение, или столь же быстрая смерть.
По выходным лидеры выбирались на подмосковный стадион, поиграть с пацанами в футбол. После игры старшие, как правило, устраивали нечто вроде производственного совещания, корректируя планы на будущее. Неприглашение «на футбол» было для «пехотинцев» дурным знаком, означавшим, что человек попал в немилость.
В отличие от традиционных московских группировок, которые постепенно отходят от открытого криминала, легализуя теневой капитал, курганских не прельщала репутация законопослушных бизнесменов. Расценки на наемнические услуги поднимались в цене, и потому «наезды» на неугодных, выбивание долгов, заказные убийства становились основным профилем «бригады».
Особенно последнее: число неуступчивых коммерсантов, уголовных авторитетов, не в меру принципиальных сотрудников МВД и даже воров в законе, ликвидированных курганскими с 1993 года, перевалило за сорок. И это — только известные эпизоды... Наверняка, если бы все жертвы курганцев были похоронены в одном месте, могло бы получиться небольшое кладбище.
Исполнение заказухи планировалось и просчитывалось Нелюбиным. Обычно Олег намечал основной вариант ликвидации и несколько запасных, которые вводились в случае необходимости. Некоторые особо ответственные заказы пригрывались, подобно сложной шахматной партии. За будущей жертвой устанавливалось круглосуточное наблюдение, проводилась скрытая видеосъемка, а прослушка телефонов и помещений стала обычным явлением. Зачастую готовилась и дезинформация, которую курганцы грамотно запускали в криминальные и правоохранительные круги.
И — удивительное дело! — все чаще и чаще Нелюбин ловил себя на ощущении: удовлетворение приносила не смерть жертвы и даже не деньги, получаемые за убийство. Удовольствие приносил подготовительный процесс: холодный расчет возможных действий объекта, отсечение нежелательных контактов, провокация на необдуманные решения... Это была холодная радость профессионального прозектора, который в каждом живом еще человеке видит лишь исходный материал для патолого-анатомических упражнений. Часто, вглядываясь в лицо незнакомого человека, Нелюбин невольно задавался вопросом: как было бы сподручней его ликвидировать? Умение объекта грамотно «шифроваться», профессионализм охраны — все это лишь подстегивало: неужели бы я не придумал, как его вальнуть?
(ПО ПРОСЬБЕ ОРГАНОВ МВД АВТОРЫ СНЯЛИ ФАМИЛИИ НЕКОТОРЫХ ЖЕРТВ КУРГАНСКОЙ ОРГПРЕСТУПНОЙ ГРУППИРОВКИ.)
Бывший чемпион Европы по боксу, очень уважаемый в криминальных кругах Олег Коротаев спешно покинул Россию после того, как бандиты из группировки Курдюмова убили в Екатеринбурге друга бывшего боксера, предпринимателя Олега Вагина, одного из богатейших людей Урала. (Кстати, Вагина убили во дворе дома, где жил екатеринбургский губернатор Россель.) Однако пуля неизвестного киллера настигла Коротаева в далекой Америке.
Известный столичный бизнесмен Анатолий Гусев, владелец ночого клуба «Арлекино» и Торгового дома «Садко-Аркада», был расстрелян летом 1997 года в собственном «Мерседесе» из автомата Калашникова. Не помогли и вооруженные охранники, бывшие сотрудники подразделения КГБ.
На авторитетного вора в законе Расписного, известного в миру как Андрей Викторович Исаев, было совершено три покушения, и все — неудачные. Роспись тщательно «шифровался», часто менял место жительства: в Москве он никогда не жил в одной квартире больше месяца. Однако в июне 1997 года он среди бела дня был убит в автомобиле «БМВ» в центре польского города Познани — вместе с ним погиб и водитель, поляк по имени Рышард; оба получили по пять пуль.
ИЗ МАГНИТОФОННОЙ ЗАПИСИ ЧАСТНОЙ БЕСЕДЫ С А. К-КО, ОТВЕТСТВЕННЫМ СОТРУДНИКОМ МОСКОВСКОГО РУОПА
(по просьбе собеседника авторы
не называют его фамилию)
Что касается якобы причастности курганских к убийству Коротаева — это не больше, чем слух.
Однако такие слухи не рождаются на голом месте. К тому же доподлинно известно, что за неделю до убийства Коротаева в Нью-Йорк вылетало двое курганцев...
(...)
На вора в законе Роспись, Андрея Исаева, было три или четыре покушения. Кстати, последним в Расписного стрелял сам Солоник, который работал с курганскими, но покушение оказалось неудачным: Исаев был лишь тяжело ранен.
Разрабатывалась рабочая версия: чеченцы. По оперативной информации, у них было несколько серьезных конфликтов...
(...)
Но теперь у нас есть некоторые основания считать, что убийство Расписного в Польше — дело рук курганских.
Сам Исаев им вряд ли мешал, у него не было точек соприкосновения с курганскими.
Значит — .
Кто заказал это исполнение, кому и в чем мог помешать Исаев?
Не знаю, не знаю... Есть, правда, одна версия...
Диктофончик-то выключи, а?
(ПУБЛИКУЕТСЯ С СОБЛЮДЕНИЕМ РЕЧЕВЫХ ОСОБЕННОСТЕЙ СОБЕСЕДНИКА.)
Несмотря на грамотно организованную дезинформацию, по Москве поползли смутные слухи о причастности ко всем этим убийствам курганских беспредельщиков. Эмиссары столичного криминалитета аккуратно вышли на Нелюбина с вопросом — вы, че, совсем оборзели?
Но Олег уже окончательно уверовал в собственное всемогущество; те, кто стоял за курганцами, уверяли — ничего не бойся, в случае неприятностей можете рассчитывать на нашу поддержку.
Воровские эмиссары были посланы подальше: мол, не вашего ума дела. Хотите войны — будет вам война. Все равно проиграете: все козыри оказались у нас еще до сдачи колоды, а у вас на руках — лишь голимые шестерки да семерки...
И война началась.
Впрочем, первый тревожный звонок прозвучал еще в конце осени 1995 года, когда у Торгового дома «Садко-Аркада» было совершено покушение на самого Нелюбина и Виктора К. Огонь велся из «АКСов» с близкого расстояния, и уже спустя минуту после начала стрельбы шикарный «Линкольн» Олега более походил на реквизит из фильма об автокатастрофах. К счастью для курганских, ни одна из пуль не достигла цели — лишь в конце перестрелки легкое ранение получил случайный прохожий.
Олег Нелюбин быстро выяснил, чьих рук это дело: коптевских. Эта небольшая, но мобильная криминальная структура, руководимая братьями Наумовыми, до недавнего времени числилась в союзниках курганцев. Но вскоре недавние друзья разругались вдрызг, после чего началась широкомасштабная война на тотальное взаимоистребление...
ИЗ ОПЕРАТИВНОЙ СВОДКИ МОСКОВСКОГО УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА:
25 января 1996 г. приблизительно в 19.00 к магазину «Джип» по ул. Алабяна подъехал автомобиль «БМВ-525», в котором находились Пересадило, Суринов и Кузнецов (водитель). Пересадило и Суринов зашли в магазин, а Кузнецов остался в салоне. По свидетельству очевидцев, спустя несколько минут к «БМВ» подошли трое мужчин, по виду — кавказцев. Один из них вытащил револьвер и через боковое стекло выстрелил в Кузнецова. Убедившись в смерти Кузнецова, преступники вошли в магазин, где расстреляли Пересадило и Суринова. Покупатели и продавцы не пострадали. После убийства неизвестные вышли из магазина, выбросили оружие в снег и скрылись на автомобиле «Мерседес-500».
Оперативная группа обнаружила на месте преступления револьвер «таурус» с девятью отстрелянными гильзами калибра 9 мм. План «Перехват», введенный сразу же после выезда опергруппы, ничего не дал.
Ответный ход последовал незамедлительно: сперва киллеры безжалостно расправились со старшим Наумовым, который вроде бы отошел от криминала, занявшись законопослушным бизнесом. В начале 1997 года настала очередь младшего.
Василий Наумов был человеком неглупым. Бросив вызов курганским, он знал, с кем связывается. Именно потому он нанял для собственной охраны бойцов спецназа ГУИНа МВД «Сатурн» — это подразделение специализировалось на подавлении бунтов в следственных изоляторах и на зонах. Однако от смерти не спас даже спецназ.
Наумова хладнокровно расстреляли вечером 23 января в собственном «БМВ» — произошло это в двух шагах от здания ГУВД Москвы на Петровке, 38. Курганцев было трое: один сидел за рулем «Сааба-9000», другой, Дмитрий Малишевский, вел отвлекающий огонь, а третий — по непроверенной информации, им был сам Александр Солоник, — и стал главным действующим лицом.
Для участия в этой акции суперкиллер вроде бы специально прилетел из Греции, где, после знаменитого бегства из СИЗО Матросская Тишина, жил по подложным документам репатрианта из грузинского города Рустави Владимироса Кесова.
Дальнейшие события развивались с калейдоскопической быстротой. Уже через неделю труп знаменитого ликвидатора с грубыми странгуляционными бороздами на шее был найден в Варибоби — пригороде Афин. Способ ликвидации Македонского — удушение — красноречиво свидетельствовал о мотивах: месть.
Через несколько дней Нелюбину стало известно: Солоника убили коптевские — в отместку за братьев Наумовых. Конечно, Олег, обладавший куда большей информацией, чем вконец зарвавшийся Македонский, вполне мог предупредить ликвидатора об опасности, однако элементарная логика подсказывала, что делать этого не стоит.
Солоник, при всех своих замечательных достоинствах, давно превратился в отыгранную карту. Эта величина в уравнении стала слишком известной, слишком скандальной, и потому киллером пришлось пожертвовать. Да и коптевским надо было дать возможность хоть немного насытить естественную жажду крови.
Однако принесение на жертвенный алтарь Солоника не спасло: курганскими заинтересовались не только конкуренты. Видимо, те, кто все это время незримо стоял за ОПГ, посчитали, что группировка выполнила свою роль, и теперь ею надо пожертвовать. К тому же несколько несанкционированных «наездов» на коммерческие структуры, подконтрольные Кремлю, вызвали серьезное недовольство, и не только среди бизнесменов.
По указанию тогдашнего премьер-министра Виктора Черномырдина в Главном управлении по борьбе с организованной преступностью, что на Шаболовке, был создан штаб по ликвидации курганской оргпреступной группировки. Курировали операцию тогдашний министр МВД Куликов и прокурор Москвы Герасимов. В оперативное распоряжение РУОПа были переданы работники ОМОНа, МУРа и ФСБ — в частности, задействован Антитеррористический центр «конторы».
Сыщики давно уже знали о курганских абсолютно все. Еще в сентября 1996 года, до скандального убийства Наумова и Гусева (в руки руоповцев попала подружка одного из лидеров группировки). (ПО ПРОСЬБЕ ОРГАНОВ МВД МЫ НЕ НАЗЫВАЕМ ЕГО ФАМИЛИЮ — Авт.) При личном досмотре у девушки обнаружили записную книжку с номерами мобильников всех активных членов бригады. Мобильный телефон хорош всем, кроме одного: в режиме ожидания звонка он является радиопередатчиком, который несложно запеленговать. И потому пробить постоянные явки Нелюбина, Зелянина, Колигова и других авторитетов было лишь делом нескольких минут. Органам МВД ничего не стоило переловить бандитов в течение недели.
Но ведь тогда команды «фас» еще не поступало...
Серьезные репрессии последовали лишь после отмашки сверху. 30 января в международном аэропорту Шереметьево-2 был арестован вернувшийся из Брюсселя Андрей Колигов. Не имея законной возможности упрятать авторитета в СИЗО, оперативники грамотно подбросили ему наркотики. Уже на следующий день сыщики бросились по всем явочным квартирам, где мог находиться Нелюбин. На Шаболовке понимали — если лишить курганцев мозга, каковым и являлся бывший учитель, ОПГ будет разгромлена в несколько дней. Однако по всем адресам оперов ждало разочарование: видимо, разыскиваемого кто-то предупредил об опасности.
Олег понял: это конец. Курганская группировка сделала свое дело, до конца отыграв роль, отводившуюся ей в крапленой колоде бандитской Москвы, и теперь от вышедших из-под контроля отморозков следовало избавиться. Да и оставлять ненужных свидетелей игр спецслужб с криминалитетом было как-то не с руки.
Ответный шаг выглядел на первый взгляд странным и алогичным: Нелюбин принял решение ликвидировать большую часть собственных «быков». Впрочем, это решение казалось странным лишь на первый взгляд: смерть подавляющего большинства исполнителей можно было списать на межклановые разборки — на месть коптевских, например. Или на ореховско-солнцевскую братву, которая по итогам собственных расследований приговорила беспредельщиков к смерти. И все были бы довольны: и конкурирующие бандиты, и законники, давно приговорившие верхушку курганцев к смерти, и, естественно, РУОП, которое могло бы отрапортовать о разгроме самой опасной столичной банды.
«Мы останемся только ввосьмером, — заявил Нелюбин наиболее доверенным после очередного футбольного матча. — Никаких свидетелей, никаких ненужных показаний. Свалим за границу и растворимся по одному...»
И уже с весны 1997 года курганская ОПГ занялась самоликвидацией. Криминальное сообщество пожирало самое себя. Времени оставалось в обрез, и потому методы ликвидации не отличались разнообразием: прогулки в лес «пострелять по мишеням», «наезд на наглого коммерса», «рыбалка на Истринском водохранилище»...
Дорожные строители, реконструирующие Рижское шоссе, еще многократно будут натыкаться на человеческие останки с аккуратными пулевыми отверстиями в черепе.
Тех, кого не успели ликвидировать старшие, брали едва ли не каждый день: в кафе, в собственных автомобилях, в квартирах и офисах. Многие «быки» даже не оказывали сопротивления — арест стал для них единственным шансом выжить.
К лету 1997 года от курганской оргпреступной структуры осталось одно название: практически все оставшиеся в живых «пехотинцы», числом более пятидесяти, были «закрыты» и водворены или в Матросскую Тишину, или в изолятор временного содержания «Петры». Старшие поспешили скрыться за рубеж. Следом за ними полетели руоповские ориентировки: информация о лидерах курганцев попала в компьютерные сети Интерпола.
Вместе с оставшимися на свободе Владимиром Сильвестровым и Максимом Тарнопольским Нелюбин благополучно скрылся в Голландии, намереваясь осесть на окраине Амстердама, в тихой стране каналов, тюльпанов и легализованных наркотиков. У них было все: чистые документы на вымышленные фамилии, огромные деньги, возможность беспрепятственно пересечь нидерландскую границу.
Однако на свою беду беглецы случайно встретили Виктора Баулиса, латышского авторитета по кличке Энимал, в свое время дружившего с братьями Наумовыми.
Уже потом, через несколько месяцев, ожидая смерти на шконках «Матросски», Олег не раз задавал себе вопрос — какого черта они вообще решили связаться с этим Баулисом? Ведь его ликвидация ровным счетом ничего не решала.
Решение уничтожить Энимала стало роковой ошибкой Нелюбина. Спустя несколько часов после покушения на Энимала полиция задержала подозрительных русских, спешно покидавших гостиничный номер.
Законопослушным голландским ментам далеко до профессионалов из московского РУОПа, которые при случае могут и «мокрый» ствол подбросить, и наркотики в карман сунуть, или как минимум хорошенько попрессовать. Следствие продолжалось более четырех месяцев, но доказать причастность Нелюбина, Тарнопольского и Сильвестрова к убийству Баулиса не удалось. Тем временем РУОП через интерполовские каналы все настойчивей и настойчивей требовало выдачи курганцев, и голландцам ничего не осталось, как удовлетворить просьбу коллег.
Курганских бандитов экстрадировали из Нидерландов поодиночке. Олег не знал, как переправят в Россию подельников. Сидя на заднем сиденье полицейского «Форда», он уныло смотрел в затылок плечистого охранника впереди себя. Двое других полицейских, одетых в гражданское, теснили пленника справа и слева. В аэропорту его усадили в салон «Боинга» и, чтобы не нервировать пассажиров, прикрыли скованные наручниками кисти плащом. И уже через несколько часов арестант оказался в Москве.
Родина встретила Нелюбина на редкость неласково: шестеро мордоворотов из отряда милиции специального назначения, распугивая даже ко всему привыкшую московскую публику видом касок, бронежилетов и короткоствольных автоматов, взяли пленника в кольцо прямо у трапа и, усадив в микроавтобус, отправились на Петровку. Спереди и сзади катила охрана — руоповцы опасались, что Нелюбина попытаются отбить оставшиеся на свободе бандиты.
Контраст голландского и российского следствия впечатлил: сперва арестанта профилактически отпрессовали, пообещав, что это — цветочки, а ягодки, мол, впереди. И только после этого предъявили обвинение по статье 209 («Бандитизм»), предусматривающей срок от восьми до пятнадцати лет.
«Все ваши бандиты арестованы, — цедил следователь прокуратуры, — большинство из них дало на тебя показания... Ну, будешь говорить?»
И вновь Нелюбин ошибся. То ли он до последнего надеялся на заступничество тех, кто незримо стоял за курганскими, то ли решил пойти ва-банк, но тогда в следовательском кабинете на Петровке он дал волю эмоциям.
«Всех не закроете, — произнес он, утирая кровь с разбитого лица, — стволы на вас найдутся. И на тебя, мусорок, тоже...»
Менты и прокуратура восприняли эту в сердцах высказанную угрозу более чем серьезно. Через несколько дней в «Комсомольской правде» появилась статья «Петровка, 38, уходит в подполье». «Самая отмороженная бандитская группировка объявляет муровцам войну на уничтожение» — гласил подзаголовок.
Суть газетного опуса сводилась к следующему: курганцы, обозленные успешными действиями МВД, вызвали в столицу оставшихся на свободе архангельских братков, и вскоре Москву непременно захлестнет волна кровавого беспредела. Назывались даже потенциальные жертвы: особо ретивые оперативники и следователи МУРа и РУОПа, работники прокуратуры...
Знал бы журналист таблоида, что Нелюбин рассчитывал вовсе не на архангельцев!
Первые судебные заседания над лидерами курганской ОПГ внушили Нелюбину сдержанный оптимизм: он ожидал куда худшего. Задержанный в Шереметьево-2 Андрей Колигов получил всего шесть лет общего режима по «наркоманской» статье; учитывая послужной список Колигова, приговор выглядел слишком мягко. Правда, суд над Колиговым состоялся не в здании суда, как это принято, а в следственном изоляторе. В прокуратуре всерьез поверили в возможность «архангельского десанта».
В ожидании окончания следствия Олега определили в «Матросску», но не в обычный корпус, а в СИЗО № 4, бывшую кагэбэшную «девятку». В ту самую, из которой в июле 1995 года бежал Александр Солоник. К Нелюбину вернулись привычные хладнокровие и расчетливость: минимальный срок, данный подельнику, можно было бы расценить как плату за молчание. Ведь Андрей Колигов не назвал никаких громких фамилий.
Может быть, высокие покровители не оставят и его? Круговая порука, особенно если она повязана кровью, обязывает ко многому.
Впрочем, дальнейшие события разрушили эти надежды. Спустя неделю после суда над Колиговым при загадочных обстоятельствах погиб адвокат одного из курганских «звеньевых» Малишевского, участника знаменитого расстрела Наума коптевского на Петровке.
Узнав об этом, Нелюбин помрачнел. Он понял — видимо, Малишевский рассказал адвокату то, что тому знать не полагалось. А поняв, сам напросился на встречу со следователем — только чистосердечное признание могло сохранить ему жизнь.
«Я готов дать любые показания, — с ходу сообщил он следаку. — И о том, как мы появились в Москве, и о том, почему нам протежировал Тимофеев, и о том, чьи заказы мы исполняли, и о том, почему власти так долго закрывали на курганских глаза...»
Следователь выказал живую заинтересованность. Предложил закурить, налил арестанту чаю и, разложив перед собой чистые листы протоколов допроса, приготовился слушать и записывать.
Однако уже через десять минут несколько фамилий, походя названных арестантом, заставили следака измениться в лице. Отложив авторучку, он поспешно вызвал в кабинет конвоиров, распорядившись отвести подследственного в камеру. А сам, закрыв поплотней двери и придвинув к себе телефон, принялся накручивать какой-то одному ему известный номер. Следователь даже не скрывал волнения: пальцы не попадали в лунки наборного диска, голос предательски срывался, а услышав с той стороны провода секретаря референтуры, он и вовсе растерялся...
Больше Нелюбина на допросы не вызывали.
Спустя несколько дней лидера одной из самых беспредельных оргпреступных группировок перевели со «спеца», СИЗО № 4, некогда принадлежавшего КГБ, сюда, в эмвэдэшный корпус № 1. Перевели, чтобы он уже никогда никому ничего не сказал...
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
В 1775 году императрица Екатерина II повелела переоборудовать бывший Карантинный дом за Сухаревской башней в «смирительный дом для предерзостных». Екатерина II считала, что в Москве развелось множество «ленивцев великовозрастных, приобвыкших милостыню просить, нежели добывать питание работой».
В «смирительном доме» арестанты занимались распиловкой камня для мостовых — таким образом московские власти боролись с «развратной праздностью».
В 1807 году тюрьма переводится на Преображенку и переименовывается в Московскую исправительную.
В 1856 году в тюрьме произошел пожар, после чего власти воздвигли новые корпуса.
Комплекс тюремных сооружений неоднократно перестраивался. Последняя реконструкция проводилась в 30-х годах.
В 2002 — 2003 гг. московские следственные изоляторы получили новую нумерацию. Спецблоку «Матросски» был присвоен порядковый номер 99/1. В настоящее время средняя заполняемость одной камеры спецблока ИЗ № 99/1 — не более восьми человек.
Среди известных арестантов, побывавших на спецблоке за последние годы, — чеченский полевой командир Лече Исламов (он же Лече Борода), ореховский бандит Александр П. (он же Саша-Солдат), подозреваемый в убийстве суперкиллера А. Солоника, брат главы холдинга «МММ» В. Мавроди, предполагаемый убийца губернатора Магаданской области Цветкова (в интересах следствия фамилия не разглашается), арестанты Куликов, Железогло и Безотчество, сбежавшие из Бутырской тюрьмы в 2002 году.
Матросская Тишина (включая спецблок) имеет среди столичного криминалитета репутацию более «правильной» тюрьмы, нежели Бутырка.
Разница между СИЗО № 4 и СИЗО № 1 неприятно поразила арестанта. В камере сто пятнадцать, рассчитанной на двадцать шесть заключенных, содержалось семьдесят шесть человек. Вонь параши, миазмы давно не мытых тел, испарения свежепостиранной одежды и особенно сон по очереди — ко всему этому Олег, не бывавший прежде даже на «хате» ИВС, не мог привыкнуть.
Сокамерники приняли его неприязненно: репутация отморозка и беспредельщика достигла и сто пятнадцатой «хаты». Новичка не подвергли «прописке» — то ли потому, что он был не первоходом, а переводным из «девятки», то ли потому, что такие развлечения выглядели бы по отношению к курганцу как минимум глупо.
Однако вскоре все изменилось. Арестанта несколько раз провоцировали на необдуманные шаги — он стерпел. Дважды к нему обращались не слишком уважительно — Нелюбин, прекрасно понявший причину подобного неуважения, не поддался и на это...
Особенно усердствовал некто Вячеслав Лесцов, сидевший в «Матросске» по обвинению в двойном убийстве с отягчащающими обстоятельствами. Несколько дней назад, в бане, Лесцов во всеуслышание заявил авторитету, что Нелюбин — рваный гандон, штопанный колючей проволокой, и таких беспредельщиков, как курганские, надо рвать на части. После чего пообещал его отпидарасить.
Опасно затрагивать человека в пассивном смирении с перспективой неопределенно отодвинутой гибели, и Олег впервые не выдержал.
Завязалась жуткая драка.
Сперва удача способствовала Нелюбину — все-таки навыки борьбы он, мастер спорта, еще не забыл. К тому же амбиции и физические стати не позволяли оставаться безропотным терпилой. Грамотно проведенный захват — спустя секунду борец уже сидел на обидчике. Руки Нелюбина уже тянулись к трепетавшему кадыку Лесцова. Еще мгновение — и он бы хрустнул под пальцами, но как раз этого мгновения и хватило сокамерникам, чтобы оттащить курганца от жертвы. Несколько беспорядочных ударов, незаметная подсечка — и Олег, поскользнувшись на скользком кафеле пола, ударился головой о стену.
Било его человек пять. Били с наслаждением и азартом, отталкивая друг друга от тела.
Так бьют лишь тогда, когда хотят убить. Но его не убили — видимо, помешала близость вертухаев...
Уже через час, лежа на шконках сто пятнадцатой камеры, Нелюбин понял: его не оставят в покое. Было очевидно: и Лесцов, и его кодла действуют не от себя лично. Наверняка они исполняют чью-то волю.
Когда-то, давным-давно, в другой жизни, он, Олег Николаевич Нелюбин, отдавал приказ: убрать, уничтожить, ликвидировать. Он планировал, заказывал убийство, он просчитывал все плюсы и минусы.
А теперь кто-то заказал его самого.
И не в Лесцове дело, точнее — не в нем одном. Ведь убийц может быть двое или трое... Впрочем, так же как и заказчиков. Однако ни двойка или тройка, стоящие в делителе, ни делимое семьдесят пять никоим образом не изменят частного, итога нехитрого арифметического действия. Потому что в частном должна получиться единица, один труп.
Его, Олега Нелюбина...
Заказать его могли и те теневые структуры, которые сперва способствовали возвышению курганских, а затем долгое время закрывали глаза на существование ОПГ. Свидетель, готовый купить жизнь ценой скандальных разоблачений, был им не нужен.
Заказать его могли и законники. И, может быть, «дороги» — эти кровеносные сосуды любой тюрьмы, — уже доставили в камеру сто пятнадцать «маляву» воров с коротким приказом: расправиться с беспредельщиком!
Заказать его могли и коптевские, чьим кровником он оставался. Вальнуть убийц братьев Наумовых было для коптевских делом чести. Живой Нелюбин был бы для них укором — мол, какие же вы пацаны, если убийцу своих старших без наказания оставили! А это — несомненный удар по авторитету и репутации.
И получалось в итоге такое вот неутешительное уравнение с тремя неизвестными. Решай не решай, а в итоге — все равно единица...
...После драки в бане прошло почти две недели. Олега пока не трогали, но от этого ему было не легче. Чувство страха и обреченности преследовало его каждую минуту. И теперь, ранним январским утром, за полтора часа до отбоя он, лежа на нарах «Матросски», вспоминал, рассчитывал, воскрешая давно забытое, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы его спасти. Искал — и не находил.
Нелюбин твердо знал лишь одно: жить ему осталось не больше суток. Сегодня, максимум завтра его должны убить. Ситуация была просчитана им, как обычное линейное уравнение с тремя неизвестными, и единственно известной величиной был только он...
* * *
Утро шестнадцатого января 1997 года началось в камере сто пятнадцать Матросской Тишины, как и обычно.
Появление баландера, раздача пайки, дележка ржавой «чернушки». Нелюбин так и не смог привыкнуть к изыскам тюремной кулинарии и потому не притронулся к каше. Он очень рассчитывал на передачу, которую должны были передать оставшиеся на воле пацаны, но передачу сегодня почему-то не приносили.
После завтрака арестанты, не спавшие ночь, забрались на шконки — пришла их очередь отдыхать. Оставшиеся бодрствовать обратились к привычным занятиям — просмотру телевизионных «сеансов», игре в домино и нарды, чтению переданных с воли газет.
На Нелюбина никто не обращал внимания, и это вселило в него надежду: может быть, ему удастся прожить и этот день? Может быть, все эти уравнения, дающие в результате единицу, лишь плод его воспаленного воображения?
Теперь Олегу больше всего хотелось раствориться в воздухе, стать невидимым, неосязаемым для сокамерников. Он держался тихо, стараясь не обращать на себя внимания, но взгляды арестантов, то и дело бросаемые в сторону его шконки, оправдывали самые худшие опасения. И надежда прожить еще хоть сутки, появившаяся с утра, таяла, словно песчаный замок под ударами волн.
Говорят, многие люди предчувствуют свою смерть. Говорят, в тюрьме это предчувствие, как правило, обостряется. Нелюбин понял: э т о должно произойти сегодня. А поняв, ожесточился внутренне — уж если ему суждено умереть в этих постылых стенах, то он утащит с собой в могилу двух, трех, четырех... Сколько получится.
Такое в минуты отчаяния случается даже с самыми робкими и безответными людьми — необъятная волна гнева застилает глаза, слепая злоба поднимается из самого нутра, и уже не думаешь о каре и не страшишься мести, и нет большей радости, чем выбитый глаз или порванный рот противника, и нет большего счастья, чем кровь, хлещущая из артерии...
А ведь аналитик курганских отморозков был далеко не робкого десятка.
Нелюбина не трогали до самого отбоя. И лишь после окончания последнего выпуска теленовостей, когда телевизоры были выключены и на «хате» воцарился фиолетовый полумрак, к его шконке наконец подошли.
Их было человек шесть. Все как на подбор — рослые, крепкие, с прекрасно развитой мускулатурой. Предводительствовал Лесцов — как, впрочем, и следовало ожидать.
— Че, бля, копыта разложил, падла гребаная, — уже накручивая себя на предстоящую драку, произнес один из подошедших. — Поднимайся, маромойка. Базар к тебе один небольшой есть.
Олег уже знал, что ударить надо первым и обязательно неожиданно — это внесет растерянность в ряды исполнителей приговора. А дальше — как получится. Он будет бить, душить, кусаться, выдавливать глаза, ломать кости — пока не умрет.
Короткий прямой хук — и стоявший впереди Лесцов, не ожидая такого начала, отлетел в сторону. Нелюбин пружинисто вскочил с нар и, оттолкнув локтем стоявшего слева уголовника, впечатал кулак в челюсть второго. Но следующего удара нанести не сумел: некто, прятавшийся за спинами, с животным рычанием бросился ему в ноги, и Олег, неожиданно для себя потеряв равновесие, тяжело и неуклюже свалился на пол.
И тут же на Нелюбина посыпался град ударов.
Треск, глухое гудение в голове, беспорядочные пинки ногами, и уже не остается сил отвечать. После удара ногой в затылок перед глазами поплыли огромные-огромные фиолетовые круги, Олег попытался подняться, он даже встал на четвереньки, но тут же получил слепящий удар по почкам. Еще один удар — в переносицу. Еще один — в солнечное сплетение. Еще один — в промежность...
Ни Лесцов, ни другие сокамерники, принимавшие участие в убийстве, наверняка не сразу заметили, что они бьют уже мертвое тело. Коротко стриженная голова безжизненно моталась в темно-красной лужице, переломанные руки нелепо подворачивались под туловище, а спортивный костюм почти весь пропитался кровью.
А его продолжали бить.
Наконец, спустя минут двадцать, Лесцов сделал знак прекратить избиение. Наклонился, брезгливо отвернул веко, пощупал пульс.
— Кажись, сдох, — резюмировал он и, нехорошо хмыкнув, добавил: — Как говорится, собаке — собачья смерть... Братва, давайте его на ту шконку перетащим. Шнырей разбудите, пусть кровь затрут. А насчет ментов не менжуйтесь — я грузняк на себя взваливаю. Как и договорились.
* * *
17 января 1997 года, в 10.52, во время планового обхода режимного корпуса № 1 дежурный наряд режимной части остановился у двери камеры № 115 первого корпуса. Во время осмотра в камере был обнаружен обезображенный до неузнаваемости труп подследственного Нелюбина О. Н., 1965 г. р., уроженца г. Кургана, обвиняемого по статье 209 («Бандитизм»).
В тот же день по факту убийства было возбуждено уголовное дело. Тщательный обыск в камере ничего не дал. Судебно-медицинская экспертиза установила, что смерть Нелюбина О. Н. наступила вследствие множества черепно-мозговых травм.